Возвращение в цветной мир

Лев Гумилёв – 100

Фрагмент из книги «Гумилёв, сын Гумилёва»

Ясным майским днём 1956 года на пороге квартиры Ардовых, старых друзей Ахматовой, появился человек «в сапогах, косоворотке, с бородою, которая делала его старше и значительнее». Это был Лев Гумилёв, вернувшийся из своего последнего лагеря. Бороду Гумилёв сбрил, сразу помолодев, по словам Михаила Ардова, лет на двадцать. Ахматова попросила Михаила помочь Гумилёву приобрести приличную одежду. Ардов-младший повёл Льва в комиссионный магазин на Пятницкой, где они купили «башмаки, тёмный костюм в полоску, плащ…»

Гумилёв рассказывал своим знакомым, что за лагерные годы он совершенно не постарел, не изменился. Лагерная жизнь разрушает организм, но консервирует душу. На самом деле изменился и сам Гумилёв, изменился и окружающий мир.

Гумилёва в 1949-м забрали из ноябрьского Ленинграда. А вернулся он в мае 1956-го, и первоначально даже не в Ленинград, а в Москву. Серо-чёрно-белый мир позднесталинского СССР стал только воспоминанием. Шестидесятые начались не в 1961-м, а в 1956-м.

Москва 1956 года – светлый, праздничный, солнечный мир. Этот мир и прежде, ещё в лагерные годы, прорывался лучиками, струйками света через советское кино, которое Гумилёв в лагере внезапно полюбил.

Бывшему зэку, только что покинувшему лагерь под Омском, столичная жизнь должна была показаться воплощённой советской киносказкой. По улице Горького проносились автомашины, уже не только вельможные ЗиМы и полковничьи «Победы», но и демократичные «Москвичи». На Цветном бульваре торговали мороженым и газировкой. По Тверскому фланировали девушки в цветных крепдешиновых платьях: кремовых в крупных бордовых розах, жемчужно-серых в алых маках, тёмно-синих в белых и жёлтых хризантемах. Китайский натуральный шёлк был тогда дёшев.

В чемоданах Льва Гумилёва лежали прочитанные в лагере книги, рукописи двух будущих монографий и нескольких статей. «У меня замыслов на целую библиотеку», – говорил он позднее литературоведу Э. Бабаеву. Расстановка сил в научном мире оказалась благоприятной для Гумилёва. Его враги или умерли, как академик Козин, или доживали последние месяцы, как профессор Бернштам. Друзья были сильны и влиятельны. Они помогут Гумилёву найти работу и вернуться к академической жизни, о которой он мечтал все годы своего последнего лагерного срока. С археологом А.П. Окладниковым летом 1957-го Гумилёв отправится в экспедицию на Ангару. Директор Эрмитажа Михаил Илларионович Артамонов устроит Гумилёва на работу.

Правда, первая попытка получить место научного сотрудника в Эрмитаже не удалась, просто не нашлось свободной ставки. Гумилёв даже решил оформиться дворником в Этнографический музей, но в октябре 1956-го Артамонов нашёл ему место в отделе первобытного искусства, казалось бы, совершенно далёком от научных интересов Льва Николаевича. Гумилёва взяли на ставку сотрудницы, ушедшей в декретный отпуск, и Артамонов, зная характер своего друга, отпустил шутку: мол, пусть заботится о том, чтоб сотрудницы регулярно беременели и отправлялись в декрет, а ставка оставалась за ним.

Должность Гумилёва называлась так: «временно исполняющий обязанности старшего научного сотрудника». Оклад – 1000 рублей (после хрущёвской денежной реформы 1961 года – 100 рублей), для немолодого уже человека с учёной степенью – очень скромный. Гумилёв сначала даже обиделся на Артамонова, ведь тот прежде будто бы собирался пригласить его руководить издательством Эрмитажа. Но решение Артамонова оказалось мудрым: Гумилёву была нужна не начальственная должность, а возможность спокойно заниматься научной работой. Эту возможность он и получил. Собственно, в отделе первобытного искусства Гумилёв и не появлялся, его рабочим местом стала библиотека Эрмитажа. Лев Николаевич, таким образом, получал зарплату и мог всё рабочее и свободное время посвящать науке.

Каждый день он садился за огромный стол напротив молоденькой сотрудницы Натальи Казакевич, вскоре в него влюбившейся, и погружался в свои старые рукописи и в библиотечные книги. Впрочем, иногда ему всё-таки приходилось отвлекаться на дела служебные: «Сейчас я либо читаю до потери сил, либо работаю для оправдания своей зарплаты и сержусь на себя за то, что дело подвигается так медленно», – писал он в Прагу евразийцу П.Н. Савицкому.

Сотрудник, в рабочее время занятый своими делами, разумеется, должен был раздражать любого нормального начальника, но когда заведующий Библиотекой Государственного Эрмитажа О.Э. Вольценбург решил сократить ставку Гумилёва, то с удивлением узнал, что Гумилёв в штате библиотеки и не числится.

Разумеется, бесконечно так продолжаться не могло, да и Лев Николаевич начал тяготиться своим положением. Хотя из года в год срок работы Гумилёву продляли, сам он уже три года спустя начал искать другое место, а лучшим местом для востоковеда был, конечно же, Институт востоковедения. И Лев Николаевич одно время рассчитывал на поддержку некоего замечательного человека.

В октябре 1958-го Гумилёв познакомился с членом Королевского Азиатского общества, историком, этнографом, лингвистом, искусствоведом, бывшим директором Института Гималайских исследований «Урусвати» Ю.Н. Рерихом. Рериха пригласил приехать в Советский Союз лично Никита Сергеевич Хрущёв. Высокое покровительство и сияние славы Николая Рериха помогли его карьере. Юрий Рерих заведовал сектором философии и истории религии Индии в Институте востоковедения АН СССР. Впрочем, он занимал своё место вполне заслуженно: выпускник Гарварда, полиглот (он знал более тридцати языков), путешественник, большую часть жизни проживший в Индии.

Первое знакомство Рериха и Гумилёва было шапочным, мимолётным, но уже 15 января 1959 года на совместном заседании Географического общества СССР, Ленинградского отделения Астрономо-геодезического общества СССР и Российского Палестинского общества Гумилёв слушал доклад Рериха «О кочевниках Тибета». Эта тема была Гумилёву интересна. Полгода спустя Гумилёв и Рерих познакомились ближе, и Лев Николаевич нашёл Юрия Николаевича «замечательным учёным с исключительно живым умом и потрясающе интересными мыслями». Гумилёв даже познакомил Юрия Николаевича с рукописью своей диссертации о тюрках и получил одобрение, а Рерих, видимо, пообещал помочь Гумилёву получить место в Институте востоковедения. Увы, пройдёт чуть больше месяца, и Юрия Николаевича не станет, а Гумилёв так и не получит места в институте.

Льва Николаевича смерть Рериха потрясла. Он писал своему другу, Василию Абросову, что «подавлен бедой нашей науки. <…> Писать и думать больно».

«Интересно, как бы сложилась судьба Л.Н. Гумилёва, если бы Ю.Н. Рерих не ушёл из жизни так внезапно?» – спрашивает Марина Георгиевна Козырева, создатель Музея-квартиры Льва Гумилёва.

Действительно, интересно. Правда, если бы план удался, Гумилёву, скорее всего, пришлось бы переехать в Москву. В Ленинградском отделении института ему не было места. В то время им заведовал легендарный академик И.А. Орбели, который был и деканом восточного факультета ЛГУ, поэтому он пригласил в Ленинградское отделение института в основном своих выпускников, талантливых молодых востоковедов. Среди них были, например, Ким Васильев и Сергей Кляшторный, будущие критики Гумилёва. Льва Гумилёва академик Орбели, очевидно, не любил. Востоковед М.Ф. Хван будто бы даже боялся дружбой с Гумилёвым «рассердить Орбели», а гнев академика был страшен.

Дружба Гумилёва с Артамоновым, который в своё время сменил Орбели на посту директора Эрмитажа, могла только повредить Льву Николаевичу. Старый и больной академик В.В. Струве Гумилёву ничем бы не помог, он и сам боялся властного, авторитарного, непреклонного Орбели. В Эрмитаже даже показывали укрытие, где Василий Васильевич Струве прятался от гнева Орбели. Востоковед И.М. Дьяконов, описывая внешность академика Орбели, вспоминал стихи Николая Гумилёва:

И казалось, земля бежала

Под его стопы, как вода;

Смоляною доскою лежала

На груди его борода…

Подбор сотрудников академик контролировал лично. Узнав, что список проверяет московское начальство, Орбели заявил: «Я проверил всё, кроме подштанников, а подштанников я проверять не буду!» Всех его кандидатов утвердили.

Ленинградское отделение института много лет спустя, уже в новой России, превратится в самостоятельный Институт восточных рукописей РАН, где и сейчас работают учёные, которых пригласил академик Орбели.

А Лев Гумилёв остался в Эрмитаже до мая 1962 года.

Сергей БЕЛЯКОВ

Литературная газета

Поделиться
Комментировать

Популярное в разделе