«Лев Толстой очень любил детей»: фрагмент книги про анекдоты о Пушкине, Гоголе и Толстом

Публикуем комментарии Софьи Багдасаровой и Натальи Доброхотовой-Майковой к нескольким из этих историй.


№ 6 (стр. 16)

Лев Толстой очень любил детей. Бывало, привезет в кабриолете штук пять и всех гостей оделяет.

И надо же — вечно Герцену не везло: то вшивый достанется, то кусачий. А попробуй поморщиться — схватит костыль и трах по башке!

Д.-М.: «Первую фразу придумала я. Как‑то очень много в тот момент в квартире обитало наших с сестрой маленьких детей».

Любовь Льва Толстого к детям мифологизировалась — из‑за школы в Ясной Поляне, из‑за написанной им детской «Азбуки», сказок и прочего. Ср.: «Счастливая, счастливая, невозвратимая пора детства! Как не любить, не лелеять воспоминаний о ней? Воспоминания эти освежают, возвышают мою душу и служат для меня источником лучших наслаждений» (Лев Толстой, «Детство»).

В одной из версий самиздата: «привезет в кабриолете» заменено на «приведет в кабинет», а последняя фраза звучит как «А попробуй поморщиться — хватит костылем».


№ 7 (стр. 17)

Пушкин шел по Тверскому бульвару и встретил красивую даму. Подмигнул ей, а она как захохочет! «Не обманете, — говорит, — Николай Васильевич! Лучше отдайте три рубля, что давеча в буриме проиграли».

Пушкин сразу догадался, в чем дело. «Не отдам, — говорит, — дура!» Показал язык и убежал.

Что потом Гоголю было!

Д.-М.: «Все происходило на Тверском бульваре, потому что там располагается Дом Герцена — здание Литературного института (булгаковский «Грибоедовский дом»). Для нас оно тогда было важным — там располагалась редакция журнала «Знамя». Поэзией в нем заведовала Галина Корнилова, с которой мы дружили, нас познакомила Наталья Горбаневская. Там же работал молодой Лев Аннинский. Постоянно заходили поэты, Евтушенко, был Шаламов, велись интересные разговоры, была эдакая писательская атмосфера».

Ни Гоголь, ни А.С.Пушкин в особой любви к буриме не замечены, а вот Василий Львович Пушкин был их большим мастером, что Лев Толстой отдельно упоминает в «Войне и мире». (См., например: Первые русские буриме // Бердников Л.И. Русский Галантный век в лицах и сюжетах. Кн. II). В семье Доброхотовых-Майковых это также было одним из любимых развлечений. Добавим, что играть в буриме (написание стихов на заданные рифмы) на деньги как‑то затруднительно.

Изменения, вносимые самиздатчиками, иногда вызывают удивление. В одной из версий в этом анекдоте все восклицательные знаки заменены на точку или многоточия. Почему?..


№ 8 (стр. 18)

Лев Толстой жил на площади Пушкина, а Герцен — у Никитских ворот. Обоим по литературным делам часто приходилось бывать на Тверском бульваре.

И уж если встретятся — беда: погонится и хоть раз, да врежет костылем по башке. А бывало и так, что впятером оттаскивали, а Герцена из фонтана водой в чувство приводили.

Вот почему Пушкин к Вяземскому‑то в гости ходил, на окошке сидел. Так этот дом потом и назывался — Дом Герцена.

Лев Толстой никогда не жил на Пушкинской площади (до 1931 года — Страстной), максимально близкий «толстовский» адрес — Английский клуб на Тверской улице, где он просто часто бывал. (См. Васькин А.А. Московские адреса Льва Толстого. К 200-летию Отечественной войны 1812 года. М., 2012; Родионов Н. Москва в жизни и творчестве Л.H.Толстого. 1948). «Вранье» и то, что Герцен жил у Никитских ворот, — упомянутый выше Дом Герцена стоит на противоположном конце Тверского бульвара, именно у Пушкинской площади. Напомним, что Д.-М. родилась и выросла на Волхонке, и центр Москвы был для нее родным и отлично знакомым, т. е. географическая абсурдность является одним из нарочито используемых приемов, понимаемых, впрочем, лишь теми, кто помнит историю и географию Москвы.

Вяземский жил в небольшом особнячке на Вознесенском переулке, 9, стр. 4. Здание действительно находится вблизи Тверского бульвара, однако окнами на него не выходит. Пушкин живал здесь по несколько месяцев, читал на публике «Бориса Годунова» и прочее. Позже в этом домике поселился Шаляпин.

Постоянство, с которым действие анекдотов все время возвращается к одной и той же локации, — это тот же психологический закон, который породил три единства классицизма: правило драматургии, согласно которому все происходит в одно и то же время, в одном и том же месте и на один главный сюжет. Поэтому все писатели XIX века внезапно становятся современниками и совершают повторяющиеся действия.


№ 9 (стр. 19, 20)

Шел Пушкин по Тверскому бульвару и увидел Чернышевского. Подкрался и идет сзади. Мимоидущие литераторы кланяются Пушкину, а Чернышевский думает ему. Радуется.

Достоевский прошел — поклонился, Помялович, Григоровский — поклон, Гоголь прошел засмеялся так и ручкой сделал привет — тоже приятно. Тургенев — реверанс. Потом Пушкин ушел к Вяземскому чай пить. А тут навстречу Толстой — молодой еще был, без бороды, в эполетах. И не посмотрел даже. Чернышевский потом написал в дневнике:

«Все писатили хорошие, а Толстой хамм. Потомушто графф».

Д.-М.: «Мастера и Маргариту» мы, конечно, к тому времени знали, у Булгакова там сделана путаница между Панаевым и Скабичевским, так что давайте назовем переделанные фамилии писателей Николая Помяловского и Дмитрия Григоровича здесь скрытой цитатой. Роман Булгакова был в журнале, его нам дали, естественно, ненадолго. Читали вслух. У нас была свеча, отлитая в трехлитровой колбе, подарок Славы Лена, она изображала луну. Сидели в полумраке, Володя рисовал в уголке, мама вязала, дети внимали».

22 июля 1856 года Некрасов написал Л.Толстому: «Особенно мне досадно, что Вы так браните Чернышевского. Нельзя, чтоб все люди были созданы на нашу колодку». Это было ответом на письмо Толстого от 2 июля, где он писал про Чернышевского так: «…Теперь срам с этим клоповоняющим господином». (Подробнее см. Луначарский А.В. Чернышевский и Толстой (К юбилею Чернышевского) // Вечерняя Москва, 1928, № 166, 19 июля; Николаев М.П., Л.Н.Толстой и Н.Г.Чернышевский. Приок. кн. изд-во, 1978).

В самиздатовских перепечатках «ошибка» Помялович/Григоровский обычно оказывается исправленной. «Албанский» язык последней фразы бывает более литературным: «Все писатели хорошие, а Толстой хамм. Потому что графф».


№ 10 (стр. 21)

Гоголь читал драму Пушкина «Борис Годунов» и приговаривал: «Ай да Пушкин! Действительно, сукин сын!»

Напомним источник этой фразы: «Трагедия моя кончена; я перечел ее вслух, один, и бил в ладоши, и кричал: «Ай да Пушкин! ай да сукин сын!» (Из письма А.С.Пушкина П.А.Вяземскому, 7 ноября 1825).

Между прочим, второе публичное чтение «Бориса Годунова» Пушкиным состоялось как раз в доме Вяземского 20 сентября 1826 года. (См. Богаевская К. Первые чтения «Бориса Годунова» // Наука и жизнь. 1972, № 10. С. 46–48).


№ 11 (стр. 22)

Достоевский пошел в гости к Гоголю. Позвонил. Ему открыли. «Что вы, — говорят, Федор Михайлович, Николай Васильевич уж лет пятьдесят как умер».

«Ну и что же, — подумал Достоевский, царство ему небесное, — я ведь тоже когда‑нибудь умру».

Как написано у Булгакова: «Протестую, горячо воскликнул Бегемот. — Достоевский бессмертен!» («Мастер и Маргарита»).

Гоголь умер в 1852 году, а Достоевский — спустя 29 лет после него, в 1881 году, т. е. визит спустя пятьдесят лет нереален. Если помнить эти цифры, эпизод приобретает макабрическую потусторонность (как и прочие анекдоты про Достоевского в этом цикле). Любопытно, что в версии самиздата эти невозможные 50 лет бывают исправленными на реалистичные 15.

Еще это аллюзия, быть может, на эпизод из пушкинского «Гробовщика»: «— А приходили ко мне от покойницы Трюхиной? Покойницы? Да разве она умерла? — Эка дура! Да не ты ли пособляла мне вчера улаживать ее похороны? — Что ты, батюшка, не с ума ли спятил, али хмель вчерашний еще у тя не прошел? Какие были вчера похороны? Ты целый день пировал у немца, воротился пьян, завалился в постелю, да и спал до сего часа, как уж к обедне отблаговестили. — Ой ли! — сказал обрадованный гробовщик. — Вестимо так, отвечала работница. — Ну, коли так, давай скорее чаю да позови дочерей».


№ 12 (стр. 23)

У Лермонтова было много собак, а одна — лучше всех. Он хотел ее выучить всяким штукам и подарить Пушкину. Целый день, бывало, кричит: «Тубо! Пиль! Апорт!» Собака воет — ужас!

Раз выглянул в окно, а там вся компания — и Гоголь, и Толстой, и Достоевский, и Тургенев. Стоят, слушают. Подходит городовой. «Что, спрашивает, — за шум из сей квартиры?» «А это, они ему, — это, изволите видеть, Лермонтов собаку учит, хочет Пушкину подарить».

Лермонтов расстроился и… (см. рис.)

Исторических подтверждений любви Лермонтова к собакам не найдено. Поскольку Лермонтов в цикле анекдотов выведен в амплуа комического военного, здесь также стоит вспомнить картину Павла Федотова «Анкор, еще анкор!» про офицера, от скуки дрессирующего пса. Об отношении же к собакам Пушкина, например, оставил сообщение его друг Соболевский, у которого поэт жил в Москве: «Вот где стояла кровать его, на которой подле него родила моя датская сука, с детьми которой он так нежно возился и нянчился впоследствии» (Вацуро В.Э. А.С. Пушкин в воспоминаниях современников. М., 1985, Т. 2. С. 13).

«Тубо! Пиль! Апорт!» — обычный набор французских приказов для дрессировки собак. См., например, употребление у Лескова в «Очарованном страннике». Или, например, в журнале «Эпоха», издаваемом семейством покойного Достоевского, в рассказе, написанном от лица черного пуделя: «Я до того понял магическое значение слов: сherchе, тубо, пиль, аррorte, что не только обходился без арапника, но предупреждал уже движение ошейника и по одному скрипу блока догадывался, чего от меня хотели». (Милюков А.П. Посмертные записки одного скитальца // «Эпоха». Петербург, 1864. № 8. С. 48).

Поскольку анекдот заканчивался рисунком с разбегающимися писателями, в версии машинописного самиздата он тоже выбрасывался.


№ 13 (стр. 26)

Лев Толстой очень любил детей. Утром проснется, поймает какого‑нибудь и гладит по головке, пока не позовут завтракать.

Д.-М.: «А еще, когда мы начали ездить к друзьям в Переделкино, мне рассказали такую историю про Корнея Чуковского. К нему приводили в гости детей, он с ними долго играл, был ласков. Когда детей уводили, он кричал: «Зачем вы их привели? Я на них зря время потратил. Я детей не люблю! Я детьми ин-те-ре-су-юсь!»

В самиздате «какого‑нибудь» превращается в грамотную форму «кого‑нибудь».


№ 14 (стр. 27)

Тургенев мало того что от природы был робок, его еще Пушкин с Гоголем совсем затюкали. Проснется ночью и кричит: «Мама!» Особенно под старость.

Тургенева затюкали, конечно, не покойные коллеги, а именно мать, не зря писатель сделал ее прототипом злодейки-барыни в «Муму». Мать писателя скончалась в 1850 году, ее смерть предоставила ему финансовую и, главное, психологическую свободу.

Поделиться