О Бродском написано несметное количество исследований и воспоминаний. Наиболее достоверной представляется книга писателя - историка культуры Соломона ВОЛКОВА "Диалоги с Бродским". Чем объясняет автор не иссякающий интерес к личности великого поэта?
- Как раз для меня, - возражает он, - этот вопрос не такой бесспорный. Я в последнее время все чаще читаю рассуждения людей из поэтической российской элиты о том, что Бродский устарел и устарела сама идея поэта как примера.
Но свято место пусто не бывает. Нам всегда подсказывают, как себя вести, и это делает сейчас главный учитель - телевизор. Харизматические личности, подобные Бродскому, рождаются не каждый день. Русской поэзии в ХХ веке повезло. Взять хотя бы большую четверку - Ахматову, Цветаеву, Мандельштама, Пастернака. При том, что каждый из них подвергается беспрерывным попыткам демонтажа, для меня они, как и Бродский, остаются ориентирами повседневного поведения. Он в моих глазах не только ориентир, но и предмет изумления: я не могу понять, как сложилась такая многогранная личность.
- Сколько времени вы встречались с Бродским?
- 18 лет.
- И за эти годы вы не нашли ответа: что же помогло ему стать тем, кем он стал?
- Я навсегда запомнил, как Артур Миллер, которого при мне спросили, как ему удается сохранять великолепную форму (а он не дожил полугода до 90), ответил: главное - правильно выбрать родителей.
Когда я пытаюсь определить, каким был Бродский, у меня получается цепь взаимоисключающих понятий, потому что он мог быть капризным, вспыльчивым, нетерпимым, подозрительным, мстительным. Но точно так же я знал его щедрым, добрым, отзывчивым и даже ласковым. Теоретически эти свойства не должны совмещаться в одном человеке, но, глядя на Бродского, я вспоминал о словах Уолта Уитмена, который говорил, что он вмещает в себя множества (multitudes). Бродский был одним из таких людей. Я иногда наталкиваюсь на описания позднего Бродского, которые подчеркивают, какой он был старый, некрасивый. Я его видел совсем другим. Как-то я встретил его на улице, он рассекал толпу, как броненосец, был очень красив и напомнил мне известный снимок Маяковского, идущего по площади в Москве в кепке, в пальто с поднятым воротником, весьма щеголеватый. Между ними, кстати, было общего больше, чем об этом принято говорить. В Бродском, безусловно, был очень силен эмоциональный элемент, но основное - мощь его интеллектуальной машины. В моей жизни были собеседники, которых можно определить словом "гении", и с точки зрения творчества они были фигурами не менее значительными, чем Бродский. Но как интеллектуальная машина, когда она раскручивалась на моих глазах (у меня от этого физически дух перехватывало, я до сих пор помню это ощущение), он был на голову выше всех остальных, с кем мне повезло встретиться.
- Как вы оцениваете его отношение к обществу и власти?
- В этом смысле он являет собой редкостный образец сочетания интеллектуальной мощи с колоссальной интуицией. Он прошел жизнь, крайне редко ошибаясь в выборе правильных шагов. В той жесткой ситуации, которую мы с вами еще помним, а новое поколение уже плохо себе представляет, он обошелся абсолютным минимумом компромиссов. По отношению к большой четверке поэтов Бродский занимает выигрышную позицию. Они жили в гораздо более страшное время, но когда думаешь о том, как вели себя сверстники Бродского, приходишь к выводу, что они спотыкались в тех ситуациях, из которых он выходил не замаранным.
- Наверное, у него было больше развито чувство брезгливости.
- Передо мной лежит книга, присланная немецким специалистом по Бродскому Йенсом Хертлом "Певец изломанных линий". Это толстый том в 435 страниц, где детально и очень тщательно анализируется, как Бродский выстраивал свою биографию. Он, безусловно, этим сознательно занимался, у него был замечательный учитель в лице Анны Андреевны Ахматовой. Думаю, если он чему научился у нее, так не поэтическим приемам, а этому мифостроительству. Он бы не попался на те крючки, на которые ловились иные его современники. У него было высоко развито чувство моральной чистоплотности и, да, брезгливости, что оказало ему хорошую жизненную услугу.
Я никоим образом не рассматриваю Бродского как универсальную модель для всех. Но для меня он был одним из первых учителей на Западе. Он всегда говорил, что мы здесь никому не нужны - ни государству, ни обществу, никому. Понимание своей роли приватного лица Бродский иронически выразил в надписи на книге, подаренной Собчаку: городскому голове от городского сумасшедшего.
- Но, сознавая себя сугубо частным лицом, Бродский стал на Западе влиятельной фигурой.
- Более того. Он оказался важным игроком в мировой культуре. За железным занавесом в Советском Союзе все шло на два счета - мировой и внутренний, и очень многие советские деятели культуры даже не пытались встраиваться в общемировую культурную иерархию. Бродский был своим человеком в этой сфере. Уже 10 лет как он умер, а его место не занял никто. Он чувствовал себя как рыба в воде среди той группы деятелей западной культуры, которая влияла на ее развитие. Например, он точно предсказывал, кто будет следующим Нобелевским лауреатом по литературе. Потому что у него был доступ к тому избранному кругу людей, от которых зависела эта ситуацию.
- При том, что его не покидали мысли о "возлюбленном отечестве". "Русский литератор, - говорил он, - никогда от народа не отделяется", - и приводил в пример Цветаеву, которая нищенствовала в Гражданскую войну, как все.
- Он и сам был такой, хотя его любят зачислять по элитарному ведомству. Он был настоящим патриотом, для него это не было приспособленчеством. И его рассуждения о единстве поэта с народом абсолютно искренние. Бродский был один из многих, никакой опыт его не миновал: ни сума, ни тюрьма. Но в итоге эта парабола вывела его на международную космополитическую орбиту, где он тоже оказался своим.
Иногда спрашивают, верил ли Бродский в Бога? Божеством, в которое он верил и которому поклонялся, был язык. Себя он считал жрецом этого божества.