О ВЕЛИЧИИ

Лев Пирогов умеет задавать вопросы.

Так задаст, что потом неделями маешься – думаешь и думаешь этот вопрос – в сторону не отложить, под шкаф не замести, в окошко не выбросить и вид умный не сделаешь – сидит в самых печёнках и ворочается: «Ну, додумал меня?» - как тот пирожок, что Алиса ела.

Какие писатели великие.

С писателями, которые за зарплату всё понятно.

Таких ремесленников испокон веков у каждого разбойника-барона, барона-разбойника, князя или князя тьмы было с горочкой. «Петушка хвалит кукуха за то, что хвалит он петушку» - сказал на уроке литературы мой влюблённый отец и получил «пару» - правильно, нечего слова крутить, даже если у тебя весь мир может подождать ради локонов Лены Штольц и душа трепещет от пушка на её щеках – впервые увиденного. Нечего отвлекаться от великих писателей.

Те славили короля-солнце, король-солнце освещал льстецов.

Великим Людовикам отрубали головы, дыхание Чейн-Стокса становилось всё тише, «сиськи-матисьски» не будоражили молодые умы, углублялось расширение перестраиваемого, загогулины загогуливались – льстецы всегда были при своём величии.

Симбиоз.

Потом линяли, конечно, вроде линялых носков. Кто сейчас читает производственную драму «Шофёры» лауреата сталинской премии Рыбакова, того самого, который «Дети Арбата»? А ведь премии давали – и за то, и за это - тоже ведь говорили - великая книга... А поди ж ты… Вылиняла. Линяют книжки, линяют величия, линяют слова петушек о кукухах. Только локоны всякий раз заново заставляют трепетать новые сердца. Но это я отвлёкся.

С людовиками и генсеками понятно – их величие на крови замешано, сахарной пудрой придворных льстецов присыпано – был же великий, да прозвали тишайшим – что-то не трепещет. Казну разорил, страну изнасиловал, войны воевал, головы самолично рубил – великий. Главное – чужие головы. Тогда – великий. А как твоего прадеда в лагерь определили – ну не поворачивается душа назвать эксперта в языкознании великим. Что-то не даёт – душа трепещет не туда.

Но ведь сколько душ губили великие губители – не сосчитать. Вся страна в погостах. Однакожде бегают осиротевшие холуи, носят портреты льстецы, помнят о величии идеалисты без совести. Но того же своего в доску Чикатилу стесняются великим назвать. Хотя уж какой великий маньяк – Джек-Потрошитель нервно курит в сторонке. Торопятся забыть чикатил, как бедного родственника-дебила. Обсевок, мусор души, с глаз долой, из сердца вон.

А писатели, которые не за зарплату? Можно чужих, импортных, заграничных писателей поперечислять. Ну, там понятно, там всемирное величие и признание, ты не смотри, старик, там всамделишная «фирма», не артельное, не с Малой Арнаутской, «Букер» или ещё что-то. Что там сзади на обложках пишут рекламное? Миллионы продаж. Миллионы не могут ошибаться. Беги, кролик, беги, покупай переводной бестселлер – издателю выгодно, роялти копеечное, да и себе копеечку малую. Прочитал, поставил на полку или кнопочку на читалке нажал – и ладно, отметился, зачекинился, в общем потоке, в смысле в тренде – и душа не трепещет.

Вот Лев Пирогов спрашивал - ах уж эти его вопросы! – перечислите сходу, за пять минут – десять британских, десять немецких, десять там ещё каких-то писателей. Я тогда подумал, что не помню – вот как так, сходу? Ведь тыщи книжек прочитаны, тыщи тыщей забыты – а что осталось-то? Всегда удивлялся и завидовал людям, которые здесь, в фейсбуке, аньками-пулемётчицами цитируют сотни книжек, сотни картин помнят, сотни мелодий вспоминают. Ей-бо, гурманы, настоящие ценители искусства – такие вещи помнить. А что внутри осталось – от этих тыщ? И сказать неловко – энергии. Вот знаю, что Теккерей пахнет ванилью. А Толстой – пылью. Достоевский – звякает ложечкой в стакане чая, Гоголь мигренью в гробу корчится, а Бабель в ужасе дрожит, Шолохов суставом скрипит – разные все – энергии. Иногда, конечно, вылезет Нагульнов, скажет что-то внутрь твоей памяти, или кобыла деда Щукаря поперёк поля продрищет – но вот так – чтобы величие… Что остаётся? Чтобы по травам ветер волны гнал, как в «Тарасе Бульбе», чтобы волна была прозрачна и удушлива – невынырнувшим (вот словечко, лучше заменить) – не всплывшим морякам – Конецкого, чтобы горячечными тараканами падали в душу бормотушки Карамазова – и свистел чайник трактирщика. Без цитат – запахами, прикосновениями, гулом ветра, вкусом лимона, солёной кровью – всё, что остаётся, когда цитаты забываются, всё, от чего душа трепещет.

Да что я – о душе и о душе… Вон, великие – тыщами, мильонами душ повелевают – «бабы новых нарожают», «шапками закидаем», «смело, товарищи, в ногу». А возьмёшь Куприна, вспомнишь, как дрожала душа, в гранатовом браслете отражаясь, как пахла её кожа, да как волна плескала в душу – и бежит Бегущая по волнам, - ведь все слова забыты, цитаты смазаны и нечего сказать умным анькам-пулемётчицам, все цитаты не упомнишь, вкус всех щей не представишь, но белые глаза Петра Лопахина, самолёт завалившего, помнишь, да слова другого Лопахина, что сад вишнёвый продать хотел – поди ж ты, не простой казацкий валенок Шолохов-то, в параллель Чехову выставил советского бойца – вспомнишь – не дословно, нет, что вы, извините, - и душа трепещет, как у того очарованного странника. И струна звенит. И птица стонет. И казак скачет, шапку заломив, а в шапке грамота.

Чикатил, князей, баронов, льстецов, олигархов и прочих секретарей обкомов вспоминать – не-а. По-детски спорить, заборет ли Теккерей Пелевина - увольте, покупать абибасовский секонд-хенд «под Миллера» или «под Мураками» с прочими «дэнами браунами» - тошниловка, прилюдно мастурбировать цитатами, словно вошки выбирать - скучно, заниматься постмодернистским коллажированием и демонстрацией красно-намозоленного мозга – простите. А вот трепет души – себе оставить – это да, это в своём плюшкинском ларе, в духовном хозяйстве пригодится.

Потому что ничего больше и не надо.

Кто душу встрепетал, тот и велик.

Вон – по полю, по жнивью, ветер где улетает за серый горизонт – вон он, гляньте, идёт.

Очарованный странник.

Дмитрий Конаныхин
Поделиться
Комментировать

Популярное в разделе