О книге Глеба Морева «Осип Мандельштам: Фрагменты литературной биографии (1920-1930-е годы)»

А я сам как раз прочитал тогда, с огромным увлечением, книги Глеба Морева о Мандельштаме. И я подумал: чем черт не шутит? Я напишу, а они скорее всего не напечатают, а если вдруг напечатают, то совсем неплохо будет, если читатели ЭТОЙ газеты получат такую рекомендацию.


Ничего не вышло, конечно. Началась война, газета сразу проявилась в лучшем виде (zаголила свою zадницу), и я свой текст немедленно отозвал.

Последний пост Глеба Морева на фб мне о нем напомнил, и я подумал, что можно просто поместить его здесь; что и делаю, напоминая, что изначально он написан для так наз. "широкого читателя" с, возможно, чуждыми нам с вами убеждениями.


Глеб Морев, «Осип Мандельштам:
Фрагменты литературной биографии (1920-1930-е годы)», М.: Новое издательство, 2022.


Наверное, судьба Осипа Эмильевича Мандельштама – самая значительная литературная судьба 20 века, как судьба Пушкина в 19-ом. В ней есть что-то парадигматическое, мифологическое. Люди нашего с Глебом Моревым поколения выросли с определенным образом великого поэта, созданным в большой степени знаменитыми воспоминаниями его вдовы, Надежды Яковлевны Мандельштам. Этот образ начал колебаться еще в девяностые годы; новая, прекрасно написанная книга Глеба Морева, продолжающая его недавнее сочинение «Поэт и царь», продолжает и эту работу по пересмотру наших представлений о поэте, вместе с тем – а иначе и не может быть – создавая новый, более сложный, более трагический его образ. Реальность вообще сложней и трагичней, чем нам обычно хочется думать.

Только в России, я думаю, тема взаимоотношений «поэта» и «власти», диалога между «поэтом» и «царем» звучит так настоятельно. Да нигде в Европе и нет такой всепоглощающей «власти», как у нас, и «поэт» не играет нигде такой роли – роли своего рода «противо-власти». «Раз за поэзию убивают, значит, её боятся, значит, она — власть…», говорил сам Мандельштам, если верить тем же воспоминаниям Надежды Яковлевны. Самый печальный вывод, который приходится сделать из книги Морева, состоит, наверное, в том, что этот диалог в большой степени – иллюзорен. «Поэт» думает, что «власть» говорит с ним, но это он сам говорит с собой. Сталин, если верить очень, на мой взгляд, убедительным аргументам автора, никогда не читал великое, и самоубийственное, стихотворение Мандельштама («Мы живем, под собою не чуя страны…»), направленное против него, Сталина. Если бы «кремлевский горец» прочитал эти строки, гибель поэта, скорее всего, была бы мгновенной. Мандельштам-то верил, что читал, – и все-таки пощадил его, отложил его гибель; значит, вот что самое горькое, поздние «про-сталинские» стихи воронежского изгнанника были основаны на иллюзии. А для Сталина и не было никакого «поэта» в патетически-интеллигентском смысле; он мыслил в категориях политически-бюрократических; для него был только «спец» («мастер», как он выражался), арестованный без его ведома, в нарушение субординации (отсюда его пометка на письме Бухарина: «безобразие!») Создавая образ «великого тирана», способного что-то понять, кого-то простить, мы романтизируем обладателя жирных, «как черви», пальцев и «тараканьих усищ». На самом деле, добавлю от себя, он был ничтожеством – как все тираны.

Добавлю от себя и еще кое-что. Конечно, русская «власть» не есть «жизнь» (скорее противоположность таковой), но, развивая мысль Глеба Морева, переводя разговор в другой, экзистенциальный, план, можно сказать, что и в наших отношениях с «жизнью», с «миром» мы слишком часто, увы, подпадаем той же иллюзии. Мы думаем, что «жизнь» ведет диалог с нами; это не так. Мы говорим лишь сами с собою. «Жизнь» молчит, и «мир» тоже молчит. Зато, в молчании мира, мы вольны вести долгий сложный разговор с собой и с другими – например, с Мандельштамом.

Поделиться