21 октября 2010 ● Дмитрий Быков
Ну что, опять не мы. Да кто бы и ждал — русской литературе вообще не везет с "Нобелями". Почему?
Нобелевская премия по литературе — не такая уж бесспорная вещь. Правильно как-то сказал Лимонов: "Я понимаю, если б ее получали одни гении. А сколько жопошников вроде какого-нибудь Сюлли-Прюдома!" Однако ничего не поделаешь: более престижных наград в мировой литературной иерархии как-то пока нет. Хотя присуждение этой премии, например, Эльфриде Елинек не сделало ее произведения читабельнее, думаю, что и Герта Мюллер — прошлогодняя триумфаторша — останется в истории литературы именно благодаря "Нобелю", а не из-за текстов.
Но с Марио Варгасом Льосой все правильно: он давно ходил под "Нобелем", лет двадцать фигурировал в букмекерских списках и побеждает заслуженно. Благо и написал достаточно, и не перестает работать до сих пор. Всего три года, как издана пьеса "Одиссей и Пенелопа", а за год до того — всемирно переведенные и заслуженно знаменитые "Похождения дрянной девчонки". У нас Варгаса Льосу всегда любили — еще со времен "Города и псов", дебютного романа о казарменных нравах; "Тетушка Хулия и писака" в "Иностранке" была хитом и передавалась из рук в руки. В СССР вообще любили прогрессивную и чаще всего антикапиталистическую прозу "латиносов": интеллектуалам и понтярщикам нравились Борхес с Кортасаром, люди попроще и почестней любили Маркеса (лично мне он кажется лучшим — видите, в снобы не лезу), а продвинутые пользователи ценили Астуриаса и Рульфо (последний, по-моему, бесспорный гений). Маркес честно получил своего "Нобеля", и опять-таки, кто бы сомневался, не заметить такой талант и темперамент мудрено, будь ты трижды шведский академик. Из всех современников Льоса, пожалуй, ближе всего именно к автору "Осени патриарха", и антураж все тот же — военные перевороты, страстная плотская любовь, странная мифология коренного населения. И все это бурно, пряно, фольклорно, трагикомично, со страстями. Нечто подобное в советской многонациональной литературе делали грузины: Маркесом нашим, скажем, был Чиладзе, а Льоса — такой себе Думбадзе.