Глеб Горбовский: Оказалось, жизни мало, чтоб Россию разлюбить

Ушел из жизни питерский мистик, воспевавший смерть и апокалипсис.
Поэт Глеб Горбовский в 2016 году. 
Фото Светлана Холявчук/Интерпресс/ТАСС


Сегодня, 26 февраля, в Петербурге на 88 году ушел легендарный поэт, классик Глеб Горбовский, автор необыкновенных и странных стихов, расходившихся в списках и в песнях. Кто не слышал знаменитого "Сижу на нарах, как король на именинах", кто не знает строк "Ах вы груди, ах вы груди, носят женские вас люди". Многие знают Горбовского по песням в исполнении Шуфутинского и звезд петербургского шансона, а многие так и продолжают думать, что стихи Горбовского - народное творчество. Однажды поэт сидел в забегаловке где-то на Дальнем Востоке и услышал, как поют "Фонарики": "Когда качаются фонарики ночные... я из пивной иду, я никого не жду... ". Он закричал: "Братцы, это же я написал, это моя песня", но поющие, конечно, не поверили: "Куда тебе, суке...Народная это песня!"- и набили бока самозванцу.

Он много пил, чем приводил в удивление даже большого специалиста по этому вопросу - Николая Рубцова, считавшего, что писать стихи в таких антипоэтических условиях вообще невозможно. Он смеялся над собой, еще в семидесятые написав, что "стал похож на бутылку, в которой булькает коньяк". Кто не знал его лично, а только по этим полублатным стихам, сравнивали с Венедиктом Ерофеевым и называли питерским Веничкой.

А для друзей он оставался неизменно - Глебушкой. И друзья были знакомы другой гранью творчества Горбовского. Блатняк, шансон и тюремные песни и все эти "Конкретно я любил Любашу, абстрактно я любил Анюту" - для него не были важными и значительными.

Горбовский был тонким мистиком, знатоком и, если можно так сказать, ценителем смерти. Он и умер в четыре часа утра, как и обещал во всех своих стихотворениях. В этом: "Держу всеобщее пари, Что смерть наступит до утра". Или в этом: Я умру поутру, От родных далеко, В нездоровом жару, С голубым языком...

- Многие открыли Горбовского после разгромной публикации в "Правде" в конце шестидесятых, - вспоминает поэт Надежда Кондакова. - Статья - целый подвал - была по поводу вышедшей его книги "Тишина". Журналист особенно оттоптался на стихотворении "Рыжий зверь во мне сидит", этой строчкой и называлась статья.

Горбовского именовали "злым, вечерним и одиноким человеком", стихотворения заслужили оценку "мрачно-мистических", а обильно процитированные строки сопровождались эмоциональными комментариями. "Лирическому герою видятся ходячие, бродячие покойники…" "Герою видятся гигантские пожары, которыми объята вся планета…" "Картины сплошного ужаса изображены в стихотворении „Я тоже падал глазами в землю”, причем не понять — то ли война описывается в нем, то ли 1937 год…"

Стоит ли сомневаться, что несмотря на заверения автора статьи, что стихотворения "представляют интерес лишь для психиатров", весь пятидесятитысячный тираж книги был сметен подчистую, а Горбовский стал кумиром просвещенной молодежи. Его стихи переписывались, заучивались наизусть, а то, что не могло быть издано - заучивалось и передавалось из уст в уста, как знаменитое "Сначала вымерли бизоны", рисующее картину вселенского апокалипсиса:

Машины снегом заносило,

торчали трубы - пальцы труб.

Земля утрачивала силу.

Всё превращалось в общий труп.

...И только между Марсом, правда,

да между умершей Землёй

ещё курили астронавты

и подкреплялись пастилой.

Сидели молча, как предметы,

с землёй утрачивая связь.

И электрического света

на пульте вздрагивала вязь.

(Трудно поверить, что это стихотворение написано не под влиянием фантастических фильмов, а в далеком 1959 году).

По странному звуковому созвучию с фамилией, его лирика всегда носила "гробовую" направленность. Поэт писал, что живет "в гробу", оклеенном "Правдой" изнутри, согласно его метафорам, даже вселенная - "бездыханна, словно погост". Иногда он веселился и тогда в его стихотворениях мертвецы начинали плясать под песни Утесова, льющиеся из динамика, установленного на кладбище.

Но веселого в жизни Горбовского было мало. Отца арестовали в 1937 году, в войну Глеб оказался в оккупации, в городе Порхове, где, по собственному признанию, жил, как звереныш, жил, чтобы выжить, отираясь у немецких госпиталей. "Как к нам относились немцы? Могли и конфету-бомбошку какую-нибудь протянуть, могли и шалость простить, даже шкоду, а могли и повесить за ничтожную провинность». Часто ему, мальчишке, приходилось наблюдать за повешениями "для устрашения", которые немцы проводили в центре города у универмага номер 13. "Можно было закрыть глаза, отвернуться. Ан, нет, - в детстве любопытство необузданно; и я смотрел, набираясь чего-то такого, от чего не мог освободиться многие и многие годы..."

Когда война закончилась мать и отчим, отчаявшись справиться с одичалым Глебом, сдали его в исправительную колонию, откуда он сбежал к отцу.

Так появилась в его стихах и вечная тема смерти, и "мистическая опустошенность души", за которую полюбили Горбовского читатели и за которую ругал отец, крича, что в его стихах "нет любви".

"Я плохой, - говорил Горбовский о себе. - Бога не могу разглядеть. Основа бытия под ногами зыбка".

На лихой тачанке я не колесил,

не горел я в танке,

ромбы не носил,

не взлетал в ракете

утром по росе,

просто жил на свете,

мучился, как все",
- писал он в молодости. Свою жизнь, которая легко могла оборваться в любой момент, он воспринимал как мучение.

Но с течением жизни с ним произошло что-то удивительное. Он писал до конца жизни, время от времени печатая небольшие подборки в петербургских журналах. С годами его поэзия не стала хуже, но она стала другой. Неожиданно было читать от автора, написавшего в молодости "Расстреляйте меня, пожалуйста! Это я прошу - поколение" совершенно иные откровения. Что "жить все так же хочется безумно", что "целой жизни мало, чтоб Россию разлюбить" и что : "В небе тусклом и стоячем, кто там сладкий воздух пьет? Пригляделся — птичка плачет, а прислушался — поет!"

Автор
ЕВГЕНИЯ КОРОБКОВА
Поделиться
Комментировать

Популярное в разделе