Евгений Петров: "Можно сказать, что "12 стульев" мы писали кровью"

90 лет назад Ильф и Петров закончили свой дебютный роман.
И тогда же, в январе 1928-го, его начали печатать.
Писатели Илья Ильф и Евгений Петров, 1932 год
Фото: фотохроника ТАСС.


"Мы остались одни в громадном пустом здании. Мы и ночные сторожа. Под потолком горела слабая лампочка. Розовая настольная бумага, покрывавшая соединенные столы, была заляпана кляксами.

Первую фразу романа произнес Ильф. Это я помню хорошо.

Фраза не рождалась. То есть фраз было много, но они не нравились ни Ильфу, ни мне. Затянувшаяся пауза тяготила нас. Вдруг я увидел, что лицо Ильфа сделалось еще более твердым, чем всегда, он остановился (перед этим он ходил по комнате) и сказал:

– Давайте начнем просто и старомодно – «В уездном городе N». В конце концов, не важно, как начать, лишь бы начать.

Так мы и начали.

И в этот первый день мы испытали ощущение, которое не покидало нас потом никогда. Ощущение трудности. Нам было очень трудно писать. Мы работали в газете и в юмористических журналах очень добросовестно. Мы знали с детства, что такое труд. Но никогда не представляли себе, как трудно писать роман. Если бы я не боялся показаться банальным, я сказал бы, что мы писали кровью. Мы уходили из Дворца Труда в два или три часа ночи, ошеломленные, почти задохшиеся от папиросного дыма. Мы возвращались домой по мокрым и пустым московским переулкам, освещенным зеленоватыми газовыми фонарями, не в состоянии произнести ни слова. Иногда нас охватывало отчаяние".

* * *

Все происходило осенью 1927 года. Илья Ильф и Евгений Петров, два одессита, познакомившиеся в Москве и ставшие газетчиками, решили написать книгу. Ильф переехал в Москву раньше и был старше Петрова на пять лет, но не мог похвастаться такой бурной биографией: Петров работал в одесском угрозыске (потом он стал прототипом Володи из "Зеленого фургона"), и в конце концов брат, Валентин Катаев, буквально вытащил его в Москву - когда понял, что один из контактов с бандитами вот-вот закончится его смертью. (Петров сам о себе говорил: “Я твердо знал, что очень скоро должен погибнуть, что не могу не погибнуть... Я считал, что жить мне осталось дня три, четыре, ну максимум неделя”).


Писатель Валентин Петрович Катаев.
Фото: ФОТОХРОНИКА ТАСС.


Обезопасив брата, Катаев предложил ему вместе с Ильфом написать роман о двенадцати стульях, в одном из которых спрятано сокровище. Сюжет, прямо скажем, не оригинальный - его использовал Конан Дойл в "Голубом карбункуле" (где драгоценный камень проглотил один из нескольких проданных под Рождество гусей) и "Шести Наполеонах" (где жемчужина была спрятана в одном из шести бюстов императора). Но эта история обрела особую актуальность в России после революции: люди действительно прятали ценности в самых неожиданных местах. Коллега Ильфа и Петрова Лев Лунц, например, написал повесть о семействе, бежавшем за границу и спрятавшем драгоценности в платяной щетке. Другой коллега, Арон Эрлих, написал пьесу об эмигранте, вернувшемся в Россию и начавшем искать свои сокровища, припрятанные перед отъездом (потом, как и в "12 стульях", выяснялось, что мешочек с бриллиантами уже найден и передан государству)... В общем, соавторам было на что опереться.

Роман был готов в январе 1928-го, и прямо с январского номера его начали публиковать в журнале "Тридцать дней". Поразительно, но критики просто не обратили на него внимания. Первая рецензия появилась только в сентябре. В декабре роман упомянул в своей речи Бухарин. В начале 1929-го в "Вечернем Киеве" о книге с восторгом отозвался Осип Мандельштам. Судя по его словам, в то время, как рецензенты молчат, "широчайшие слои населения буквально захлебываются" романом.

Так или иначе, к началу 30-х Ильф и Петров были уже известными писателями. Они сочинили продолжение романа, "Золотой теленок". Отредактировали "12 стульев" (современное книжное издание очень сильно отличается от первого, журнального; оттуда выбросили кучу длиннот и ненужных персонажей вроде бабушки архивариуса Коробейникова). Съездили в Америку и написали об этом книгу...

Как знать - если бы они прожили дольше, вероятно, стали бы литературными "врагами народа". Но к 1948 году, когда "12 стульев" начали громить в сталинской печати как вредную и клевеническую, соавторы уже давно были мертвы: Ильф скончался от туберкулеза, Петров погиб на войне. Запрет, впрочем, длился всего несколько лет и закончился с оттепелью. Уже к началу 60-х находились молодые люди, щеголявшие тем, что знают роман наизусть.

Да и сейчас люди разговаривают фразами из него, разлетевшимся в том числе благодаря двум экранизациям… Вот несколько историй о том, как Ильф и Петров превращали своих знакомых в героев великой книги.


Илья Ильф и Евгений Петров, два одессита, познакомившиеся в Москве и ставшие газетчиками, решили написать книгу
Фото: GLOBAL LOOK PRESS



ГЕРОИ И ПРОТОТИПЫ

Настоящий Бендер работал на Челябинском тракторном заводе, а Фима Собак прошла всю войну

Остап Бендер. Катаев свидетельствовал: "Он написан с одного из наших одесских друзей. В жизни он носил, конечно, другую фамилию, а имя Остап сохранено как весьма редкое... Атлетическое сложение и романтический, чисто черноморский характер. Он не имел никакого отношения к литературе и служил в уголовном розыске по борьбе с бандитизмом... Он был блестящим оперативным работником".

На самом деле его звали Осип Беньяминович Шор (он сам украинизировал имя и превратился в Остапа). Он также зарабатывал на жизнь карточными играми, придумывал хитроумные аферы (чтобы не идти в армию, прикинулся сыном турецко-подданного - иностранцев и их детей в армию не брали; заодно он помог и многим своим знакомым стать "иностранцами"). А став сотрудником уголовного розыска, быстро стал личным врагом легендарного Мишки Япончика. Тот стал одним из прототипов бабелевского Бени Крика (иными словами, в реальности «Беня Крик» и «Остап Бендер» сражались не на жизнь, а на смерть).

Говорят также, что в 1910-е Осип Шор мечтал уехать в Бразилию или в Аргентину, ходил в капитанской фуражке, в голодные годы выдавал себя за гроссмейстера и проводил сеансы одновременной игры, выдавал себя за художника на пароходе... Но тут уже совсем сложно отличить правду от вымысла. Во всяком случае, Шор точно был знаком с Катаевым (а, возможно, и с Ильфом и Петровым), и наверняка рассказывал им истории из своего бурного прошлого.

Позже, в 30-е и 40-е, Шор успел поработать на Челябинском тракторном заводе, получить пять лет лагерей как "враг народа", сбежать... Рассказывают, что он занимался нелегальным бизнесом (делал методом шелкографии иконки для Троице-Сергиевского монастыря) и в 50-е стал чуть ли не подпольным миллионером! И тогда же, в 50-е, женился на женщине, внешне поразительно напоминавшей вдову Грицацуеву из романа.

Шор прожил долгую жизнь и умер в 1978 году в Москве. А в начале 30-х, когда "12 стульев" и "Золотой теленок" были очень популярны, он, согласно легенде, потребовал у соавторов проценты за использование его образа. Но Ильф и Петров категорически заявили, что Бендер - образ собирательный. И действительно, Ильф позаимствовал какие-то черты у своего брата, художника Александра Файнзильберга, какие-то - у молодого человека по имени Митя Ширмахер, захватившего квартиру в Одессе после бегства ее хозяев и устроившего там нечто вроде салона. Было в образе Бендера многое и от Валентина Катаева, вдохновителя романа…

А фамилия Бендер принадлежала владельцу мясной лавки на Малой Арнаутской улице. В соседнем доме ребенком жил Ильф, и видел вывеску с этой фамилией каждый день.

Ипполит Матвеевич Воробьянинов. У него есть прямой прототип: Евгений Петрович Ганько, двоюродный дядя Евгения Петрова, председатель полтавской уездной земской управы. Валентин Катаев о нем писал: "Он был большой барин, сибарит, бонвиван, любил путешествовать по разным экзотическим странам и несколько раз, возвращаясь на пароходе добровольного флота из Китая, Гонконга, Египта или Индии, проездом через Одессу в Полтаву, неизменно наносил нам семейный визит, привозя в подарок разные диковинные сувениры... У него было могучее, хотя и довольно тучное от неумеренной жизни телосложение, ноги, разбитые подагрой, так что ему приходилось носить какую-то особенную бархатную обувь вроде шлепанцев, и великолепная голова с римским носом, на котором как-то особенно внушительно, сановно сидело золотое пенсне, весьма соответствующее его сенаторским бакенбардам и просторной пиджачной паре от лучшего лондонского портного, источавшей тонкий запах специальных мужских аткинсоновских духов... К началу войны Е. П. одряхлел, почти уже не мог ходить и по целым дням сидел у себя в Полтаве в удобном кирпичном особняке, построенном в украинском стиле... в вольтеровском кресле, с ногами, закутанными фланелью, и перелистывал старые комплекты "Ревю де Дё Монд" или занимался своими марками, и я слышал, что он был великий филателист и владел бесценными коллекциями, из которых одна была единственной на весь мир — коллекция полтавской уездной земской почты". (В блестящем рассказе Ильфа и Петрова «Прошлое регистратора ЗАГСа» описываются молодость и зрелость Кисы Воробьянинова, - и он как раз коллекционирует земские марки).

Приключения Кисы во многом вдохновлены приключениями Василия Шульгина - белоэмигранта, бывшего депутата Государственной думы и особы, приближенной к императору (в том, например, смысле, что он принимал отречение Николая II). В середине 20-х Шульгин тайно съездил под чужим именем в СССР и описал впечатления в книге "Три столицы". (Книга вызвала, как ни странно, одобрение ГПУ, рассчитывавшего с ее помощью внести раскол в ряды эмиграции; знали о ней и Ильф с Петровым). В "12 стульях" и "Золотом теленке" много параллелей с произведениями Шульгина (даже финал дилогии, где Бендера грабят румынские пограничники, навеян, похоже, шульгинскими воспоминаниями о 1920 годе, когда его примерно так же грабили те же румыны). Паспорт на имя Конрада Карловича Михельсона напоминает о паспорте на имя Эдуарда Эмильевича Шмитта, выданном приехавшему в СССР Шульгину. А в Киеве тот для конспирации решил покрасить бороду и усы хной, отправился к парикмахеру, но в результате борода и усы приобрели красно-зеленый цвет, и было принято решение их сбрить. Как и Воробьянинову в совершенно аналогичной ситуации, Шульгину неожиданно понравилось то, что он увидел в зеркале.

Отец Федор Востриков. Как ни странно, одним из главных объектов беззлобной издевки стал здесь тезка взалкавшего священника - Федор Михайлович Достоевский. Стиль писем отца Федора к жене пародирует стиль писем Достоевского, изданных в 1926 году, то есть накануне создания "12 стульев"; по мнению литературоведов, пересекаются даже некоторые сюжеты. Достоевский жаловался, что потерял зонтик, а отец Федор - что потерял картуз, оба просят прислать денег и одновременно клянутся в любви, и т.д. Еще более явным сходство стало, когда вышел фильм Леонида Гайдая: в нем интерьер комнаты отца Федора напоминал интерьеры музея-квартиры Достоевского, открывшейся в 1971 году.

Эллочка Щукина. Говорят, прямым ее прототипом стала сестра первой жены Катаева, Тамара Сергеевна Коваленко. Она бесконечно обсуждала моду и модные вещи с подругой Раисой Сокол, ставшей в романе Фимой Собак (к слову, Раиса Аркадьевна потом в качестве медсестры прошла всю войну). Ни та, ни другая вовсе не были "людоедками»: в частности, судя по сохранившимся письмам Коваленко, лексикон у нее был достаточно богатый.

А вот кто действительно обходился небольшим запасом слов - так это известный до и после революции художник Алексей Радаков. Он по поводу и без повода говорил то "Мрак!", то "Адово!" - выражая так свои эмоции, например, по поводу того, что подали теплое пиво. Ильф и Петров хорошо его знали по работе в газете "Гудок" и использовали эту его особенность, когда создавали Эллочку.

Кстати, сами Катаев и его первая жена Анна Коваленко, судя по всему, обернулись в повести инженером Брунсом и его женой, Мусиком.

Авессалом Изнуренков. Его прототип - Михаил Глушков, сотрудник "Гудка", который действительно сочинял остроумные подписи и не прославился за пределами редакции («Под чем я подпишусь? Под двумя строчками?") Еще Глушков придумывал темы для карикатур и фельетонов, поэтому его все называли "темистом". Говорят, фраза "Может, вам еще дать ключ от квартиры, где деньги лежат?" принадлежит именно ему. Когда роман вышел, Глушков узнал себя в Изнуренкове и очень обрадовался.

В отличие от Авессалома Изнуренкова, реальный Глушков был помешан на карточной игре. О нем вспоминали: "Чтобы раздобыть деньги на игру, он пускался порой на самые невероятные авантюры. (...) Однажды в их квартиру явился незнакомый пожилой человек и спросил, дома ли Миша. Несколько удивленная мать ответила, что нет, и поинтересовалась, зачем он ему нужен. И тут незнакомец рассказал, что полгода назад купил у Миши рояль, находящийся в этой квартире, и уплатил за него. По просьбе Миши он оставил рояль у него, а Миша обязался ежемесячно платить ему определенную сумму в виде арендной платы. Произошла задержка в оплате и это вызвало беспокойство нового хозяина".

"Страсть к азартным карточным играм одолевала его и отпускала порой лишь для игры... на бегах. За карточным столом он оставлял все, что зарабатывал..." - вспоминал другой современник. Еще Глушков, совсем как Изнуренков, страстно любил хорошеньких девиц и котиков.

Его остроумие обернулось против него: в 1936 году он неосторожно пошутил и был осужден на 20 лет ссылки, а вскоре по возвращении, в 1958-м, умер.



ЗДАНИЯ ИЗ РОМАНА

Бриллианты Воробьянинова находятся на Площади трех вокзалов

"Дом народов", где располагается газета "Станок", существует и по сей день. В 20-е он назывался "Дворец труда", а располагалась там в том числе редакция "Гудка" - в одной из комнат этого колоссального здания Ильф и Петров и писали книгу.

Здание на Москворецкой набережной, между парком «Зарядье» и высоткой на Котельнической, больше известно как Воспитательный дом; оно было построено в XVIII веке, и до революции это был самый большой дом в Москве, длина его фасада - почти 400 метров. Как писали Ильф и Петров, "Коридоры Дома народов были так длинны и узки, что идущие по ним невольно ускоряли ход. По любому прохожему можно было узнать, сколько он прошел. Если он шел чуть убыстренным шагом, это значило, что поход его только начат. Прошедшие два или три коридора развивали среднюю рысь. А иногда можно было увидеть человека, бегущего во весь дух: он находился в стадии пятого коридора. Гражданин же, отмахавший восемь коридоров, легко мог соперничать в быстроте с птицей, беговой лошадью и чемпионом мира — бегуном Нурми".

В полном соответствии с названием Воспитательного дома, там при царской власти воспитывали "в бедности рожденных младенцев". А после революции в колоссальном здании разместили разнообразные организации, редакции в том числе. Сейчас доступ в него закрыт, а дальнейшая судьба туманна - здание выставлено на торги.

* * *

В финале романа выясняется, что драгоценности давно найдены, и на них построено здание нового клуба железнодорожников. Это здание реально, оно было построено как раз в 1927 году по проекту архитектора Алексея Щусева и стоит на Комсомольской площади, рядом с тремя вокзалами. И до сих пор называется, как в "12 стульях" - Центральный дом культуры железнодорожников.

По легенде, ДК был построен на деньги, изъятые у купца и золотопромышленника Николая Стахеева. Уезжая после революции во Францию, он якобы припрятал в России значительную часть своих богатств, а затем инкогнито вернулся за ними. Но вернуть их себе не смог, потому что был арестован. В результате он заключил сделку лично с Дзержинским: заявил, что согласен отдать все ценности в обмен на разрешение покинуть страну (вариант - на пенсию, которое советское правительство будет выплачивать ему пожизненно). Так или иначе, легенда была знакома Ильфу и Петрову: не забудем, что газета "Гудок" - именно что орган железнодорожников.

* * *

"Общежитие имени монаха Бертольда Шварца" (имени Семашко) - это на самом деле общежитие типографии газеты "Гудок". Там в молодости жили Илья Ильф и его друг Юрий Олеша. Сперва они спали на полу рядом с ротационной машиной, потом Ильф купил себе матрас на Сухаревском рынке (а Олеша продолжал спать на полу), потом Ильфу выделили комнатку. Петров впоследствии вспоминал: "Нужно было иметь большое воображение и большой опыт по части ночевок в коридоре у знакомых, чтобы назвать комнатой это ничтожное количество квадратных сантиметров, ограниченное половинкой окна и тремя перегородками из чистейшей фанеры. Там помещался матрац на четырех кирпичах и стул. Потом, когда Ильф женился, ко всему этому был добавлен еще и примус".

Это был дом № 7 по Вознесенскому переулку. Его снесли, сейчас на его месте отель "Мариотт"

Автор
ДЕНИС КОРСАКОВ
Поделиться
Комментировать

Популярное в разделе