фото: Владимир Суворов/ИЗВЕСТИЯ
— Книга воспоминаний о послевоенном детстве, которую вы представили читателям, — не только о времени, но и о поколении.
— Наше поколение — одно из самых счастливых в истории нашей страны. Мы не помним или почти не помним войны. Мы не пережили настоящего голода, а всего лишь ограничения, карточная система не давала умереть с голоду даже в 1947-м, когда был большой недород и большие продажи зерна за границу. Время массовых репрессий уже закончилось, мы были свидетелями возвращения выживших из лагерей.
Мы видели три эпохи, при нас кончилась советская власть, началась какая-то другая, которая хотела быть «несоветской», но у нее не получилось ничего хорошего, и вот, сейчас мы видим нечто уже третье, тоже совершенно бездарное, но чрезвычайно интересное.
Поскольку я по природе своей скорее наблюдатель, чем действующее лицо, да и поколение мое уже потихоньку уходит, могу сказать, что поколение наше очень удачливое. К этому надо добавить еще одно соображение: наше поколение видело прекрасную и неизгаженную природу — безлюдные бухты в Крыму, и чистую Волгу, и леса, в которых еще были лесники. Всё то, чего не увидят наши потомки. Мы ели вполне скромную, но «чистую» еду — без химии, красителей и фальсификатов.
— Можно ли говорить о некой общей судьбе этого поколения?
— Общей судьбы нет и быть не может, но есть некоторые характерные качества. Наше поколение довольно хорошо образованное, если сравнивать с последующими: в нашей среде образование очень ценилось.
Наше поколение было высоко социализированным, но социализация носила «горизонтальный» характер, мы ценили дружбу и весьма критически относились к начальствам и властям — тут я поняла, что я пишу не о поколении вообще, а о той части поколения, к которому я сама принадлежала, — городской и образованной его части, о тех, кого позднее назовут шестидесятниками.
Роль шестидесятников — огромная в истории страны и мало осознанная. Это было первое поколение советских людей, которые не хотели быть «советскими», они почувствовали и отдали себе отчет в фальши и лжи системы, в ее кровожадности. Они захотели свободы от идеологического прессинга. Они исподволь меняли атмосферу страха и молчания.
Это достойное поколение — оно не было корыстолюбивым, алчным, что характерно для многих сегодняшних людей. Моды на преуспевание и богатство не было. Высокую энергию продвижения по социальной лестнице называли «карьеризмом» и осуждали. Прошу при этом заметить, что это не научная диссертация, а всего лишь точка зрения, я допускаю, что могут быть и другие.
— Чего вы ожидали, когда просили людей поделиться своими воспоминаниями?
— Я хотела, чтобы люди увидели картину жизни в ключе истории своей семьи. Семейная история — наиболее честная картина истории государственной, ее ведь не правят, как наши учебники истории, с каждым десятилетием предлагая новую — или более старую — картинку. Если дедушка погиб на фронте, то уж это точно, а если в лагерях, то справочку об этом в конце концов присылают.
И так, исходя из деталей семейной истории, постигается история страны. И учебников не надо читать, если хорошо знаешь историю своей семьи. Я, например, точно знаю, что Русско-турецкая война была — отец моего прадеда Плевну брал рядовым, получил тогда солдатского Георгия и стал унтер-офицером.
— Насколько ваши ожидания совпали с тем, что предстало в письмах современников?
— Письма, пришедшие на конкурс, потрясающие. Из них составилась в высшей степени интересная книга. Она наводит на размышления, уже сейчас многих людей она сподвигла сесть и записать свои воспоминания для своих потомков. Не обязательно иметь в роду генералов или знаменитых артистов — бабушка из деревни может оказаться личностью не менее замечательной. К тому же в вас сидят ее гены! И если мы будем сохранять эту семейную память, то никакой реставрации сталинизма не будет. Пусть пишут о своих дедах и сидевшие в лагерях, и их охранявшие, а уж наши потомки разберутся, что это за история проистекала в давнем XX веке.
— Рассказывали ли вы детям и внукам о своем детстве? Что люди более молодые должны знать об этом времени?
— Конечно, рассказываю. Мне самой интересно, как они реагируют. Я, к примеру, в детстве обожала книгу Бориса Житкова «Что я видел», а им это скучно! Конечно, они-то мир наблюдают не из окна поезда, а из окна компьютера… Чем больше они будут знать о нашей жизни, тем лучше будут семейные взаимоотношения, тем большее понимание между поколениями. Это важно. Сейчас уже прошло несколько встреч в магазинах и в библиотеках по поводу выхода книги «Детство 45-53. А завтра будет счастье» — я вижу очень хороший отклик на книгу. Не рецензии я имею в виду, а человеческую реакцию.
— Считается, что травма огромной войны и сопутствующих событий в России до сих пор не излечена. Так ли это, и если так, то как, на ваш взгляд, проявляется?
— Травма — то, что нас воспитывает. Травма наших родителей — страх, и от него мало кто смог «излечиться». К сожалению, и сегодня мы наблюдаем, как возвращается страх. И вот этого очень уж не хотелось бы. Потому что за страхом следует подлость. Из страха человек совершает поступки, о которых потом стыдно вспоминать. Это и есть порождение репрессивной системы. Храм ее и по сей день стоит на Лубянской площади.
— Детство, выпавшее на трудные времена, скорее закаляет или подламывает? Применительно к временам благополучным — нужно ли ограждать детей от трудностей или, наоборот, давать им представление о тяжелых сторонах жизни?
— Здесь ничего нельзя сделать — мы живем во времени, и оно накладывает определенный отпечаток. Разве вы можете оградить своего ребенка от войны? От ветрянки? От мата? От злобной учителки? От драчливого соседа по парте? Давайте подумаем вместе, от чего можно оградить ребенка. От чего нужно его ограждать. И какие вопросы жизни он должен научиться решать сам. Здесь у каждого родителя есть своя точка зрения и своя собственная граница. Воспитание — процесс творческий.
Наталия Курчатова
Известия